Сергей Лифанов - Те Места, Где Королевская Охота[Книга 1]
Простое…
Физиологическое…
Но сейчас!
…Сейчас Хастер испытывал нечто такое, о чем он иногда читал, чему иногда верил, над чем иногда посмеивался, о чем рассказывал скабрезные анекдоты в привычной компании, над чем ржал в полный голос наравне со всеми, скрывая свою потаенную чистоту и веру…
О Небеса!
О…
Радость наполняла все его существо, он летал так, как никто никогда не сумеет этого сделать. Все стыдные сны его детства — «Ты летаешь, мой мальчик, значит ты растешь…» — воплощались в реальности. Нет, не в реальности, во сне, в полете…
И ничто не могло помешать… Даже проклятый чулок, который он никак не мог сбросить с ее ноги, который — он точно знал, — мешал и ей тоже, не считая того, что он щекотал ему шею.
Шею?
Когда? Почему? Уже?..
Хастер вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что он здесь не один. Он как–то сразу услышал то, что раздавалось под ним, он почувствовал ответное, он понял, как хорошо не только ему, но и ей — той, кто была в нем и вместе с ним.
Той…
И тогда он понял, что именно он доставляет ей это — то, от чего она стонет, плачет, от чего она впивается в него пальцами, что мучает ее и заставляет продолжать это страстное мучение. Он! Хастер! Только он — и никто.
ВСЕ…
Вот оно — было и тут же кончилось.
Но было ведь…
Хастер расслабил затекшие руки и открыл глаза. О Небеса! Только за один взгляд на это лицо, на то его выражение, которое он видел перед собой, можно было отдать полжизни… Нет, никаких восторгов. Оно, это лицо, возможно, даже было некрасивее, чем то, которое он видел несколько часов назад. Возможно. Но — Аха побери! — за то, чтобы увидеть такое лицо, не жалко полжизни… да что там — всей не жалко!
На какое–то мгновение Хастера хлестнула по душе плеть практицизма: эй, студиозус! да что с тобой? сколько раз–то… Но он, дернувшись всем телом так, что ей стало больно, выгнал это из себя прочь.
И тут же понял: ей больно.
Он замер, еще раз посмотрел на лицо и, поняв, что для нее это еще не все, медленно, нежно начал повторять движения, словно бы вопрошая.
Ответ был тих и недвусмысленен — да!
И уже не закрывая глаз, глядя на лицо, на закушенные губы, на вздрагивающие ресницы, он начал повторять движения, все более усиливая их, делая резче, порой — для себя — грубее, оставляя за собой жажду власти, наслаждения, силы…
И все равно — для нее, только для нее…
Он и не заметил, как перешел ко второму акту. Да, бывало, и с веселыми дамами он совершал этот подвиг, но сейчас все было не так. Не так.
Было, по–настоящему было.
Пальцы скользили по его спине, они жили своей жизнью, независимой не от чего.
Небеса!
Вот сейчас, да, — решил Хастер. Он чуть обождал и понял: да, сейчас действительно да…
Он замер на несколько долгих секунд, нет, не слыша _ ощущая ее стон, ее ВСЕ…
Замер, вдруг осознав, что он влажен и скользок, и не испытывая от этого каких–то неудобств или стеснения, просто расслабил руки и опустился на нее. На неразделимое, на свое… Нежно он положил усталые руки ей за шею, не обнял — просто положил: прости, любимая, ведь тебе не тяжело? Нет, ответила она почти неощутимым движением. Чем? — он не знал и не хотел знать. Ответила — и это хорошо.
Не размыкаясь, он расслабился на ней, в то же время на всякий случай оберегая ее от тяжести своего тела, настороженно. Этого не понадобилась. Всей грудью он ощутил, как она восторженно выдохнула — мочку уха чуть обдало теплым, горячим, близким — и замерла под ним.
Хотелось что–то сказать. Надо было что–то сказать. Но он не стал этого делать. Он подождал.
И вдруг тихие колокольчики нежно прозвенели ему в ухо.
— Что? — все–таки сказал он. Настороженно, опасливо, стараясь не нарушить.
— Мне щекотно, — услышал он. — Чулок…
Он замер, почти не понимая — и тут же радостно, свободно рассмеялся. Тихо рассмеялся — ведь ничто не было нарушено.
— Что же ты не сказала… моя, — произнес он с легкой запинкой.
— Я не хотела тебе мешать, — пальцы нежно провели по спине вниз и вернулись к плечам.
Ему вдруг стало легко.
— Мне? — переспросил он почти игриво. Привычно, глупо, выжидающе.
— Нам, — сказала она так просто, что он невольно обнял ее, чуть, бережно, прижал к себе и отпустил.
Она поняла, она все поняла…
Что–то прошло, что–то небесное, неземное. И что–то осталось.
Хастер вдруг подумал с неким сожалением: и что я не биолог? Мог бы и тоньше к этому подойти. Хотя зачем? Ведь все так естественно. Прошло? — Повторится, не может не повториться.
И тут же в голове глупо и несвоевременно промелькнуло: а ведь повториться может только с ней. Ни с кем больше… Ну и хорошо, решил сразу он, ну и не хочу больше ни с кем… И снова что–то холодно трезвое: а с другими–то? А с другими, загнал он дурацкое поглубже, будет другое. А вот это — оно, мое! Он был в этом абсолютно уверен. Он не хотел другого…
Под ним плавно ожила грудь.
— Тебе тяжело? — встрепенулся Хастер, выгоняя прочь дурные мысли.
— Немножко, — виновато дохнуло в ухо. И тут же пальцы сжались, останавливая даже не начавшееся движение, предупреждая его: — Нет. Побудь во мне еще.
Хастер расслабился, но все же нечувствительно нависнув над ней.
Она серебряно засмеялась, поняв:
— Мне не тяжело, глупый. Мне приятно. Я тебя люблю.
Он нежно чмокнул ее в ухо. Хорошо!
17
Герцог Садал появился в «Ежике» один, оставив княжну Зэйне в компании подружек ее детства, которые, демонстративно пренебрегая навязанными обычаем кавалерами, собрались отпраздновать встречу в гостинице «Королевский герб»: «У нас девичник, сударь, — сказала одна из этих провинциальных жеманниц, — кавалеры нам не нужны». «Вот и хвала Небесам», — донельзя обрадованный подобным оборотом дела, подумал герцог, а вслух, конечно же, выразил сожаление, вежливо простился с дамами и поспешил к «Ежику», где его ждала куда более приятная компания, чем куча старых дев.
И там его ждала жена.
Трактир, рекомендованный дядюшкиным подчиненным — как его?.. а, Рет — Ратус! — оказался местом довольно подозрительным, стоял на отшибе, и герцог, пожалуй, никогда бы не выбрал его, находясь он в других обстоятельствах. Не то что бы он оказался грязным притоном — нет, в этом «Ежик» упрекнуть было нельзя: здесь было чисто, народу в зале было немного, и публика, в общем–то, зале подобралась по виду приличная, хотя какая–то случайная…
Хозяин встретил герцога внимательным взглядом и тут же, выйдя из–за стойки, подошел к нему:
— Герцог Садал, если не ошибаюсь? — обратился он с поклоном.
Герцог кивнул.
— Прошу вас, сударь, — повторно поклонился хозяин, пропуская герцога. — Вас ждут, я провожу.
— Господин Рет — Ратус уже здесь? — спросил герцог.
_ Не могу знать, — уклончиво ответил хозяин, — но вас ждут в Розовой гостиной.
Раздражение герцога возросло, и он бы с удовольствием высказал его Рет — Ратусу.
Однако в Розовой гостиной герцога встретили другие люди, которых он никак не ожидал здесь увидеть.
— Герцог! — как чертик из коробочки выскочил из кресла навстречу Садалу Шут Императора. _ Рады видеть! Заходите, посидите с нами!
Герцог поморщился от неприятной неожиданности, но с Шутом Императора очень–то не поспоришь. Делать было нечего, пришлось войти и сесть в предложенное неудобное деревянное кресло — прямо напротив камина, однако довольно далеко от него, так что и тепла не чувствовалось, только свет в лицо. Герцог толком даже не сумел рассмотреть некоего господина, устроившегося куда более удобно, возле самого камина, и неторопливо помешивающего угли. При появлении герцога он не то чтобы не встал и представился, а даже не прекратил своего неспешного занятия, чем раздражил и насторожил того — немного было людей в Империи, которые бы осмелились так вести себя в присутствии герцога Садала, а этот тип в коричневом…
Додумать герцогу не удалось. Мысль перебил Шут, с ногами забравшийся в свое кресло и скорчившийся в там нелепой позе.
— А не расскажите–ка нам, друг мой, что это за история с вашими женами? — заговорил вдруг Шут издевательски–любезным тоном. — Сколько их у вас — две? Три? А может, десяток? Решили следовать махрийской моде и завели себе гарем?
Герцог глянул на темный бесформенный силуэт Шута, вырисовывающийся на фоне камина.
— О чем это вы, дражайший? — с брюзгливым недовольством сказал он, и, давая выход накопившемуся раздражению, выкрикнул: — Что тут вообще происходит?! Я должен был встретиться здесь с…
— А сами вы случаем не махриец, а? — продолжал Шут. — Или в родне у вас…
Этого уже выдержать герцог не мог. Он резко встал и, зло глядя на Шута, твердо выговаривая слова произнес:
